Кабинет психологической разгрузки

Уважаемые люди. Не всегда людям нужна помощь энергетическая. Иногда просто ласковое слово и искренная улыбка творит чудеса.
Этот кабинет, именно для этого.

...Бочонок здоровья смешайте с любовью,

и в это же зелье добавьте веселья.

Успехом приправьте, добром поперчите,

удачи добавьте побольше, сварите.

Юмора горсть вскипятите немножко

и счастья насыпьте огро-о-омную ложку!

Охапку улыбок в раствор подмешайте

и близких своих от души угощайте!!!

Дорогие мои!



Не знаю, кто автор этого послания ( ПОЛУЧИЛА В РАССЫЛКЕ), но я не могла не поделиться ЭТИМ с Вами, мои любимые!


ЧИТАТЬ ВСЕМ!!!

ИСЦЕЛЯЮЩИЙ ИМПУЛЬС ЛЮБВИ...



Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.

- Куда? – спросила одна медсестра другую. – Может, не в отдельную, может, в общую?

Я заволновалась.

- Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?

Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это уже потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.

- Врач сказала, в отдельную, — повторила медсестра.



Но тогда я не знала, что это означает, и успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет.

Я ощутила странную отстранённость от окружающего мира, и мне было абсолютно всё равно, что в нём происходит. Меня ничто и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я.



Ушли проблемы, ушла суета, ушли важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным казалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждёт там, по ту сторону…



И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города – сигналы машин, цоканье спешащих каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! А я только сейчас это поняла…

- Ну и пусть только сейчас, — сказала я себе, – но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею, и полюбить её всем сердцем!



Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь Он сейчас был ко мне ближе всех.

- Господи! – радовалась я. – Спасибо Тебе за то, что Ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!

Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом Божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны её энергии. Казалось, Любовь стала плотной и, в то же время, мягкой и прозрачной, как океанская волна.



Она заполнила всё пространство вокруг, и даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной пульсирующей струей. Мне казалось, что всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила. И это было подобно слиянию мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки. ***



Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз 4-й степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: ну о чём говорить с умирающим человеком, который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица.



Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех? А больше всего на свете мне хотелось поделиться с ними любовью к Жизни – ну разве можно не быть счастливым просто оттого, что живёшь? Я веселила родных и друзей как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава Богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Где-то на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, закатив истерику, что мне нельзя вставать.



Я искренне удивилась:

- Это что-то изменит?

- Ну… Нет, — теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить.

- Почему?

- У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.

Прошёл отведенный мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.



Врача было жалко. А Любовь требовала радости окружающих.

- Доктор, а какими вы хотели бы видеть мои анализы?

- Ну, хотя бы такими.

Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры, то – что должно быть. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела сочувственно на меня, что-то пробормотала и ушла.

А в 9 утра она ворвалась ко мне в палату с криком:

- Как вы это де...

- Анализы! Они такие, как я вам написала.

- Откуда я знаю? А что, хорошие? Да и какая, на фиг, разница?



Лафа закончилась. Меня перевели в общую палату (это там, где уже не умирают). Родственники уже попрощались и ходить перестали.

В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча, и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было срочно что-то делать.



Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала, и громко сообщила:

- Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.

По палате поплыл запах свежего смеха. К столу неуверенно подтянулись остальные.

- И правда, снимает?

- Угу, — со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает…»

Арбуз сочно захрустел.

- И правда, прошло! — сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.

- И у меня. И у меня, — радостно подтвердили остальные.

- Вот, — удовлетворённо закивала я в ответ. – А вот случай у меня один раз был… А анекдот про это знаешь?



В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась:

- Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать мешаете!

Через три дня врач нерешительно попросила меня:

- А вы не могли бы перейти в другую палату?

- Зачем?

- В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых.

- Нет! – закричали мои соседки. – Не отпустим.



Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи – просто посидеть, поболтать. Посмеяться. И я понимала, почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно.

Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться.



А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол, который увенчивали бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам.



Пришедший на шум дежурный врач сначала ошалело смотрел на нас, а потом сказал:

- Я 30 лет здесь работаю, но такое вижу в первый раз. Развернулся и ушёл.

Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо.



Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: и книги, и компот, и соседку, и машину во дворе за окном, и старое дерево.



Мне кололи витамины. Просто надо же было хоть что-то колоть.

Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала:

- Гемоглобин у вас на 20 единиц больше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.

Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура, и ошиблась с диагнозом, но этого быть никак не могло, и это она тоже знала.



А однажды она мне пожаловалась:

- Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть!

- А какой у меня теперь диагноз?

- А я ещё не придумала, — тихо ответила она и ушла.

Когда меня выписывали, врач призналась:

- Так жалко, что вы уходите, у нас ещё много тяжёлых.



Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце сократилась на 30%.

Жизнь продолжалась. Только взгляд на неё становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху, и потому изменился масштаб обзора происходящего.



А смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить – и тогда твои возможности станут безграничными, и желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти желания формировать с любовью, и никого не будешь обманывать, не будешь завидовать, обижаться и желать кому-то зла. Так всё просто, и так всё сложно!



Ведь это правда, что Бог есть Любовь. Надо только успеть это вспомнить…

Четыре креста в небе России…



Несколько раз я встречала эту женщину на православных "мероприятиях" по разным случаям.

И совсем недавно - на юбилейном празднике "Русского Дома" во МХАТе.

В темном брючном костюмчике, худенькая, простое неулыбчивое лицо.

Я знала - это Любовь Васильевна, мама Жени Родионова, русского солдата, не снявшего с себя православный крестик в обмен на обещанную бандитами жизнь. Мне всегда хотелось подойти к ней.

Только что я могла сказать?

Дежурные слова сочувствия?

Но она слышала их так много...

Расспросить о Жене, его детских годах, подростковых радостях и печалях?

Но ведь это значит вновь бередить незаживающую материнскую рану...

Я посматривала на нее со стороны, мужественную женщину, поднявшую свое материнское назначение на такую недосягаемую для меня высоту - только голову склонить перед ней, только помолиться, чтобы даровал Господь солдатской матери духовную крепость и телесное здравие.

О подвиге Жени писали и пишут.

Но все-таки напомню.

Женя ушел из родного поселка Курилово под Подольском в армию.

Был отправлен в Чечню, в погранчасть.

Однажды, заступив на пост, Евгений Родионов был взят в плен.

Три месяца плена - пытки, издевательства, угрозы.

Потом "выгодные" условия: ты снимаешь крест, отрекаешься от Православной веры, становишься мусульманином, ты живешь (!) или... Звериное сердце глухо к человеческому страданию.

Женя выбрал веру.

Маленький крестик на груди обезглавленного Жениного тела.

А мама, получив телеграмму из воинской части, что ее сын дезертировал, понимает - дело в другом.

Женя не мог оставить часть, малодушие, трусость, безответственность - не его черты характера.

Любовь Васильевна воспитала его другим...

И она отправляется на поиски.

Идет по заминированным дорогам, под чеченскими пулями, забывает о страхе за свою собственную жизнь - ищет сына Женю, рядового Евгения Родионова, ее единственное, Богом данное чадо.

И в то время, когда рука бандита была занесена над Женей, она находилась совсем рядом, в семи километрах.

Она еще не знала, знал только Господь - мать ищет уже погибшего сына.

Он был казнен в день своего рождения - 23 мая 1996 года.

Сколько пережито Любовью Васильевной знает только она.

Что-то рассказала, чем-то поделилась, но, думаю, есть в ее сердце сокровенные уголки, куда никому нет хода.

Не получилось торга с русским солдатом, так почему бы не выставить счет почерневшей от горя матери?

Палач Жени "много" не запросил, всего несколько тысяч долларов и он покажет, где лежит ее сын.

Мать собрала эти деньги.

Ничего не нажила она на черный день, растила сына честно, а значит - трудно.

Всего-то и была маленькая двухкомнатная квартирка. Любовь Васильевна ее закладывает.

Палача устроила собранная матерью сумма.

Она нашла сына в воронке от авиабомбы.

Слегка присыпанные землей - тела казненных.

Среди них - тело Жени. По крестику узнала его мать.

Тело сына мать привезла в родной поселок Курилово, похоронила, поставила крест на могиле.

И идут теперь к тому кресту старые и юные, образованные и простецы, благополучные и неудачники.

И стоят, кто опустив глаза, кто утирая слезу, кто придирчиво вглядываясь в лицо обычного паренька на портрете.

Что особенного в нем?

Почему?

Зачем?!

Не на все вопросы бывают ответы.

В одной газетной публикации я прочитала, что с Женей Родионовым погибли три его боевых товарища, которым тоже предложили вместе с жизнью другую веру.

И они сделали свой выбор.

Один, как и Женя, был обезглавлен, двое других - расстреляны.

И у меня тоже возникли вопросы, на которые очень хотелось получить ответ: кто они, эти мальчики?

Но недолго пребывала я в неведении. Господь скор на промыслительные встречи. Телефонный звонок:

- Меня зовут Елена Борисовна, я преподаю в православной гимназии храма Воскресения Христова, что в Измайлове.

Мы с детьми каждый год посещаем могилку Жени Родионова.

И в этом году были. Знаете, произошло удивительное явление, я хочу рассказать, приезжайте...

И вот уже смотрим альбом с фотокарточками.

- Это мы у храма, перед поездкой, это - в автобусе, это панихида у Жениной могилки. Видите, какой крест высокий, его издалека заметно. Это прихожане нашего храма, это Любовь Васильевна, а это...

Над Жениной могилой в синем небе вижу. четыре больших креста.

Чья-то обыкновенная "мыльница" выхватила кусок небесной сини с белыми облаками, чудесным образом вытянувшимися в православные кресты.

Свидетели - все, кто был в тот день на кладбище. "Дети, - рассказала Елена Борисовна, - были потрясены". Четыре креста над могилой героя?

- Их было четверо... - Елена Борисовна протягивает мне потрепанный газетный листочек. На нем - фотографии еще троих воинов, Христовых воинов.

Вместе с Женей они попали в плен, вместе с Женей терпели издевательства и пытки, вместе коротали последнюю ночь перед казнью.

И вместе сказали - нет.

Вот их имена: Андрей Трусов, Александр Железнов, Игорь Яковлев.

Андрей Трусов родом из Орла. Парень как парень, закончил ПТУ, стал пчеловодом. От армии не косил, больше того, сам пришел за повесткой. Был призван в пограничные войска.

Сослуживцы звали его "поручиком" за верность дружбе и веселый нрав.

В ночь перед пленом сына матери его, Нине Николаевне, был знак: она ясно услышала из комнаты сына его голос - "ма-а-а-ма!" А отец, Николай Александрович, уже после смерти сына видел сон: недалеко от дома, в роще, гуляет молодежь, и Андрей с ними.

Отец зовет его домой, а Андрей не идет: "Нет, пап, я себе землю купил..."

Был сон и Нине Николаевне: спускается Андрей с пригорочка, мать хочет обнять его, а он говорит:

- Все, мама, я ухожу... В одном из писем он сообщил родителям, что ему достали хорошие офицерские сапоги, и теперь ему на Кавказе никакая зима не страшна.

По сапогам Андрея Трусова и опознали. Саша Железнов из Новгородской области, из города Вача. Перед армией выучился на слесаря, рано остался без отца, был в семье за хозяина.

Получил повестку - сразу в военкомат. Пограничные войска...

Мать в слезы - далеко могут услать, он у них один кормилец, как она без него обойдется?

Собралась идти хлопотать за Сашу в военкомат, но сын запретил матери выпрашивать поблажки. Звали его "железякой" - рослый, красивый, сильный, не пил, не курил.

Мама, Нина Ивановна, как и Любовь Васильевна Родионова, получила телеграмму, что ее сын самовольно оставил часть.

И она тоже едет в Чечню искать сына. Воронку от авиабомбы, в которой были засыпаны землей их сыновья, матери нашли вместе.

Игорь Яковлев - из Липецкой области, из села Петровское. Отец, Владимир Иванович, знатный комбайнер, и сын выучился на комбайнера.

В армию пошел по первой повестке. "У меня все нормально", - писал домой одно и то же.

Когда родители получили телеграмму, что Игорь самовольно оставил часть, никто из односельчан этой клевете не поверил - не таков был сын Яковлевых.

Вот такие русские солдаты покоятся далеко друг от друга, на разных кладбищах земли Орловской, Липецкой, Новгородской, Подмосковной. Жизнь соединила их, и они стали не только сослуживцами - друзьями. И дружбы не предали, и веры не предали, и Отечества не предали.

И кто знает, может быть, четыре креста в небе над Жениной могилой - Божье благословение сделать известными их пока еще малоизвестные имена.

Ведь зная имена, мы можем молиться за упокой их души, можем рассказывать о них нашим погрязшим в цинизме и греховных удовольствиях детям.

Зная их имена, станем укрепляться в том, что Россия не измельчала своими сыновьями, что понятия чести, достоинства, верности Родине и Богу - понятия вечные и никакие, даже самые тяжелые времена, их под себя подмять не могут.

Им предлагали: "Напишите домой, вас выкупят", - но они не только не написали, но даже адресов своих не дали бандитам, а ведь лютый чеченский плен требовал от них каждодневного мужества.

Они были вместе. С той минуты, как попали в плен - до последней минуты земной жизни.

Мы никогда не узнаем, что говорили они друг другу в последнюю ночь перед казнью. Но Господь знает и последние слова, и последние воздыхания, и последние мысли.

Четыре креста в небе России...

Четыре тоненьких деревца, посаженные матерями на месте казни их сыновей.

Кроме Жени, никто из ребят не носил нательный крестик, но веры своей, как и он, не предали.

Давайте будем поминать их в своих молитвах, подавать записочки за них, просить Господа о упокоении душ усопших рабов Его - Евгения, Андрея, Александра, Игоря. Русские судьбы. Русские характеры. Русские имена.

Вечная им память.

Наталия Евгеньевна Сухинина